"Хунта" и "террористы": война слов Москвы и Киева

Владимир Путин назвал руководство Украины "хунтой".

"Это хунта, клика какая-то", - заявил он в четверг на Медиафоруме в Санкт-Петербурге.

Вот как объясняет значение слова "хунта" Большой толковый словарь.

"В Испании и испаноязычных странах: название общественно-политических организаций, объединений; в некоторых странах Латинской Америки: исполнительный орган власти (Правительственная хунта национальной реконструкции - временное коалиционное правительство Никарагуа в 1979-1985 годах); политическая группировка, захватившая при поддержке военных власть в стране и установившая свою диктатуру; группа лиц, действующая по соглашению, обычно с неблаговидными целями".

В родном испанском языке слово "хунта" достаточно нейтрально и означает "союз". Но в русском и большинстве языков мира оно однозначно ассоциируется с латиноамериканскими военными диктатурами.

Слова и знаки существуют в историческом контексте. Скажем, свастика в свое время была безобидным элементом ведической культуры, символом солнца, земного плодородия и смены времен года. Но после того, как ее использовали нацисты, вид свастики вызывает ужас и отвращение, а все остальное уже неважно.

Так что "хунта" - слово, бесспорно, ругательное и обидное.

В каком смысле оно может быть применимо к нынешним властям Украины?

Возможно, Владимир Путин имел в виду, что они оказались у руля в обход конституционных процедур.

Но, во-первых, слово "хунта" все-таки больше ассоциируется с военными переворотами, а на Украине произошло нечто другое - захват власти, в котором армия не принимала никакого участия.

Во-вторых, какая же это хунта, если начала свою деятельность с назначения даты выборов? Пиночет захватил власть силой, и правил железной рукой не два месяца, а 14 лет.

В-третьих, на Земле, увы, немало стран, где выборов либо вовсе нет, либо они являются бутафорскими. Однако можно ли утверждать, что речь идет о "хунтах"?

Чего далеко за примером ходить: Китай, крупнейшая страна по числу жителей, вторая экономика мира, постоянный член Совета Безопасности ООН.

А сформировался тамошний государственный строй в его нынешнем виде после Тяньаньмэня, где перебили, по разным данным, от двухсот с лишним до нескольких тысяч человек. Более точные подсчеты затруднены, поскольку официальный Пекин и спустя четверть века соответствующие исследования, мягко выражаясь, не приветствует, и вообще обсуждать эту тему не желает.

Или Сирия, где с 1970 года власть передают друг другу по наследству члены одной семьи и в ходе продолжающейся гражданской войны погибли больше ста тысяч человек. Но это правительство для Москвы не "хунта", и даже не "режим", а "легитимные власти Сирии", извольте уважать!

Наши героические разведчики и их коварные шпионы, наши славные соколы и их гнусные стервятники.

В СССР иностранные правительства были "оголтелыми", "кровавыми", "прогнившими" и "выжившими из ума".

Американцев называли "ожиревшими на народной крови поджигателями войны", ФРГ - "боннскими марионетками", Израиль - "раковой опухолью, пустившей корни в арабскую землю", довоенную Польшу - "сгнившей телегой", Финляндию - "блохой, которая прыгает и кривляется у наших границ", союзников США - "лакеями" и "прихвостнями".

Карикатуристы рисовали зарубежных лидеров в виде свиней, шакалов, змей и обезьян. Куплетисты с эстрады и с экранов телевизоров желали Западу "чтоб кондрашка их хватила".

В 20-е годы на спичечных этикетках изобразили кукиш с подписью: "Ответ Керзону". Чего хотел от Москвы тогдашний глава Форин офиса, сегодня мало кто и помнит, а выражение стало нарицательным.

Брежневская "разрядка" фактически свелась к временному отказу от подобной риторики и переходу на нормальный человеческий язык. Советским людям и мировому сообществу это показалось чуть ли не революцией.

По мнению противников нынешних российских властей, Россия во многих смыслах все больше напоминает Советский Союз. Вот, значит, и здесь переживаем дежавю.

Точность формулировок

Возродилась идущая от Гражданской войны привычка честить "бандитами" тех, кто нам не нравится.

В середине 90-х я был на Северном Кавказе. Один сотрудник МВД из центральной России, баловавшийся любительским стихотворчеством, сочинил текст, в котором были такие слова: "Здесь добро и честь забыты, а народ ко лжи привык. Называют здесь бандита модным словом "боевик".

Как видно, автор прекрасно чувствовал словесные нюансы и желал выражаться именно так. Но "бандит" - это человек, который убивает и грабит из-за денег. Тот, кто воюет за идею, должен зваться по-другому. А хороша ли его идея, и каковы методы - это уже дальнейший разговор.

И.о.президента Украины Александр Турчинов тоже постоянно называет своих оппонентов на востоке "террористами" - на объективный взгляд, без достаточных оснований.

Террористы - те, кто целенаправленно и систематически убивает, чтобы запугать и шантажировать общество и власть. Лица, захватывающие административные здания и выставляющие незаконные блокпосты, могут быть сепаратистами, экстремистами, повстанцами, на худой конец, боевиками и мятежниками.

Вот редакционные правила Би-би-си не разрешают именовать кого-либо "террористом". Только в цитатах, но не от собственного имени. О терроризме как явлении или террористических нападениях говорить можно, а называть террористом имярек - нельзя.

Потому что для кого террористы, а для кого борцы за свободу.

Вообще, журналистику от пропаганды отличает соблюдение трех основных правил: не искажать и не замалчивать факты, давать высказаться обеим сторонам конфликта, и избегать эмоционально заряженных слов, особенно прилагательных. Существительные обозначают явления, а прилагательные - наше к ним отношение. Поменьше всех этих "оголтелых", "распоясавшихся" и "преступных".

Не случайный выбор

А ведь за подбором выражений кроется глубокий смысл.

"Есть слова - словно раны, слова - словно суд. С ними в плен не сдаются и в плен не берут", - писал Александр Твардовский.

Вот именно.

Спортсмен борется за победу, и уступать не собирается, но ненависти к соперникам не испытывает.

Если война ведется по-рыцарски, противника предпочитают именовать не "врагом", а "неприятелем".

Неприятеля уважают за мужество. С ним поступают по определенным правилам и рассчитывают на такое же отношение к себе. А главное - с неприятелем всегда можно сесть за стол и помириться на основе здравого смысла и взаимного учета интересов.

С врагами говорить не о чем. Это толкиеновские орки, метафизическое Зло, либо мы полностью уничтожим их, либо они нас.

Существуют два отношения к окружающим.

Одно верующие именуют евангельской моралью, а атеисты золотым правилом этики: не делай другим того, чего не желаешь себе.

Буквально следовать ему невозможно. В таком случае пришлось бы признать безнравственными все соревнования и конкурсы, и вообще любую конкуренцию: человек хочет победить, отлично зная, что проигравшим будет неприятно.

Поэтому у золотого правила имеется продолжение: а если все-таки решил делать, будь готов к тому, что в отношении тебя поступят аналогичным образом, и не обижайся.

Второй называется готтентотской моралью, по названию южноафриканского племени, вождь которого сформулировал его в философской беседе с немецким миссионером: когда я у кого-то угоняю коров, это хорошо, а когда у меня угоняют, это плохо.

Мы и наши друзья всегда святые, потому что это мы, а они окаянные, потому что нам неприятно делают.

Никто от своей позиции не откажется. Но можно признавать, что у оппонентов тоже есть своя правда и законные интересы, и это не делает их мерзавцами, а худой мир лучше доброй ссоры, и закрывать к нему пути не нужно.

Тогда, оставаясь при своем мнении, его выражают сдержанно. Не "вы порете чушь", а "позвольте с вами не согласиться"; не "хунта", а "правительство, чья легитимность вызывает сомнения"; не "преступная политика", а "непродуманные и несоразмерные действия".

А хлесткие слова ищут, когда хотят драться. В чем-то уступить и договориться? Черта с два! Пускай они нам уступают!

Уличной потасовке обычно предшествует "толковище", когда стороны обмениваются оскорблениями и угрозами, все больше повышая тон. Цель двойная: взвинтить себя и, если удастся, испугать противника.

Остается надеяться, что война слов не перерастет в реальную.