Власть и революция: игра в четыре руки

135 лет назад, 17 апреля (5 апреля по старому стилю) 1879 года на половине территории России было фактически введено чрезвычайное положение.

"Высочайшим указом" генерал-губернаторам было предоставлено неограниченное право вводить так называемое "состояние усиленной охраны", наделявшее их диктаторскими полномочиями: запрещать массовые мероприятия и даже частные собрания; закрывать промышленные и торговые предприятия, образовательные и развлекательные учреждения; передавать уголовные дела против гражданских лиц в военные суды; высылать любых лиц за пределы генерал-губернаторства.

Генерал-губернатор отличался от обычного губернатора расширенными правами, а также тем, что подчинялся не министру внутренних дел, а прямо царю. К 10 существовавшим на тот момент генерал-губернаторствам добавлялись еще три: Петербургское, Одесское и Харьковское. Таким образом, новый порядок управления охватывал обе столицы, Украину, Белоруссию, Литву, Царство Польское, Закавказье и Сибирь.

Положение об усиленной охране сохранялось в законодательстве до 1917 года.

Поводом для драконовских мер стало совершенное тремя днями ранее неудачное покушение на Александра II, третье по счету. Шестое, спустя два года, кончится его гибелью.

Революционеры и власти в четыре руки подталкивали Россию к катастрофе: одни радикализмом и нетерпением, другие косностью, самонадеянностью и упрямством. Правительство своими действиями плодило радикалов, те давали правительству поводы для завинчивания гаек.

Выстрелы "в молоко"

2 (14) апреля 1879 года, в пасхальный вторник, в десятом часу утра император совершал обычный моцион в окрестностях Зимнего дворца с незначительной охраной, следовавшей в отдалении. Времена были еще простые: к главе государства мог подойти кто угодно.

Когда царь миновал ворота здания штаба гвардейского корпуса на набережной Мойки, направляясь к Дворцовой площади, 33-летний народоволец Александр Соловьев, недоучившийся студент без определенных занятий, выстрелил в него из револьвера с дистанции около двенадцати шагов.

Александр II от неожиданности упал и судорожно пополз на четвереньках, затем вскочил на ноги и бросился бежать по направлению к Певческому мосту. Соловьев кинулся за ним и произвел еще два выстрела с более близкого расстояния.

Когда террорист собирался спустить курок в третий раз, его настиг жандармский штабс-капитан Кох и ударил обнаженной шашкой по спине "так сильно, что шашка согнулась, и преступник, споткнувшись, едва не упал".

Как говорилось далее в материалах следствия, "это не помешало злодею сделать еще четвертый выстрел в Государя Императора, после чего неизвестный бросился бежать по направлению к Дворцовой площади, теснимый со всех сторон сбежавшеюся толпою народа, в которую преступник сделал пятый выстрел".

После ареста Соловьев проглотил цианистый калий, но был спасен медиками; первоначально назвался Соколовым.

На допросах он заявил, что действовал в одиночку, но следствие выявило четверых сообщников: Александра Михайлова, Николая Морозова, Аарона Зунделевича и Александра Квятковского, которые вместе с Соловьевым входили в организацию "Земля и воля" и решили убить царя наперекор мнению ее руководства.

Михайлов находился на месте покушения и подал Соловьеву знак стрелять взмахом руки.

Все четверо сумели скрыться, вскоре основали радикальную "Народную волю" и впоследствии были осуждены по другим делам.

Попали под подозрение и подверглись допросам десятки людей, в том числе жена Соловьева Екатерина, с которой он несколько лет не поддерживал никаких отношений, и ее знакомый, будущий академик живописи Николай Лосев.

25 мая открылось заседание Верховного Уголовного суда под председательством князя Сергея Урусова.

"Идея покушения на жизнь Его Величества возникла у меня после знакомства с учением социалистов-революционеров. Я принадлежу к российской секции этой партии, которая считает, что большинство страдает ради того, чтобы меньшинство пользовалось плодами народного труда и всеми благами цивилизации, недоступными большинству", - заявил Соловьев.

Он также сообщил, что был крещен в православной вере, но религии не признает.

Процесс длился всего несколько часов. Соловьева признали виновным и приговорили к повешению.

Около 10 утра 28 мая он был казнен на Смоленском поле в присутствии четырехтысячной толпы, отказавшись от напутствия священника.

Среди народовольцев-террористов лишь Софья Перовская была дочерью генерала, да Николай Кибальчич, помимо революции, успешно занимался и наукой. Александр Соловьев являлся типичным для этой среды интеллигентом из числа описанных впоследствии в сборнике "Вехи", неудачником с несложившейся судьбой, по отзывам знакомых, неуравновешенным, подверженным депрессии и суицидальным настроениям.

Неизвестно, что двигало им в большей степени: любовь к народу или обида на общество и стремление хоть таким способом проявить себя.

Родился в дворянской семье, но настолько обедневшей, что учился в гимназии за счет благотворительного фонда, основанного теткой Александра II великой княгиней Еленой Павловной, и был вынужден уйти со второго курса юридического факультета Петербургского университета из-за нехватки средств.

Устроился преподавать историю и географию в Торопецком уездном училище, для чего высшего образования не требовалось, был на неплохом счету у начальства, но вскоре бросил службу и увлекся изучением художественной ковки.

В 1876 году познакомился с народником Юрием Богдановичем, и всего за три года проделал путь от безобидных разговоров до терроризма.

В юности был преувеличенно религиозен, зато потом пришел к воинствующему атеизму.

Женился, но через несколько месяцев расстался с супругой и ночь накануне покушения провел у проститутки.

Символично, что, выстрелив в царя четыре раза практически в упор, Соловьев так в него и не попал.

Как показывали его знакомые на следствии, он пошел на теракт, взяв оружие в руки впервые в жизни.

Правда, народник Григорий Гольденберг впоследствии утверждал, что Соловьев, напротив, стрелял хорошо, и объяснял промах тем, что он и не собирался никого убивать, а лишь хотел привлечь внимание общества.

Гольденбергу вторил Николай Сергеев, снимавший с Соловьевым одну квартиру во время "хождения в народ" в Саратовской губернии: "Не верилось, чтобы добрый, нежный, деликатный Константиныч мог решиться убить человека".

Так или иначе, Соловьев совершил покушение столь же "успешно", как все, чем занимался в жизни.

Мины замедленного действия

"Что они имеют против меня, эти несчастные? Почему они преследуют меня, словно дикого зверя? Ведь я всегда стремился делать все, что в моих силах, для блага народа!" - недоумевал Александр II.

Историки давно утверждают, что революции начинаются не от безнадежности, а от несбывшихся надежд, не тогда, когда все плохо, а когда у людей возникает ощущение, что они живут хуже, чем могли бы жить и чем заслуживают.

"Апатия времен Николая I уступила место общему ропоту, вялая покорность судьбе сменилась злоязычным отрицанием существующего порядка", - свидетельствует современник событий историк Василий Ключевский.

Царь-Освободитель отменил крепостное право, ввел земское самоуправление и суд присяжных, заменил 25-летнюю рекрутчину европейской призывной армией, упразднил, за редкими и особо оговоренными исключениями, телесные наказания - и он же пал от руки поборников свободы и социального прогресса.

Именно в его царствование начал развиваться процесс, спустя несколько десятилетий закончившийся гибелью государства и основ цивилизованной жизни. Однако корни грядущих бед, по мнению историков, следует искать в более отдаленном прошлом.

Мины замедленного действия под российское общество подвели два монарха, правившие, в общей сложности, 70 лет и прозванные великими.

Петр I приказал двум процентам населения европеизироваться, а всем остальным - нет. В результате возникло уникальное общество: "русские европейцы" и "русские азиаты" настолько отличались по образу жизни, пониманию вещей и даже языку, что с трудом понимали друг друга.

Повсюду были богатые и бедные, образованные и необразованные, господа и подчиненные. Но разница между английским лордом и фермером была классовой, а не цивилизационной.

В России захудалый чиновник, какой-нибудь Акакий Акакиевич, мог быть беден, как церковная мышь, но одевался по-европейски, брил бороду, пил по утрам кофе и был "барином", а богатый купец - нет, и различались они примерно так же, как британец и индус.

Из детей и внуков "Акакиев Акакиевичей" в XIX веке сформировалась русская интеллигенция - не образованные профессионалы в западном смысле слова, а уникальная общественная группа, не относившаяся ни к дворянству, ни к народу.

Екатерина II довела крепостное право до крайней, похожей на античное рабство формы.

По оценкам многих исследователей, это была циничная сделка с элитой. Взамен самостоятельной политической роли и конституционных мечтаний помещикам было предложено властвовать и самовыражаться в своих маленьких королевствах.

В эпоху, когда Европа избавлялась от пережитков феодализма, в России гнет усиливался.

В США рабство отменили на четыре года позже крепостного права, но там и прежде тон в обществе задавали буржуазия и средний класс. К тому же в России в бесправный скот и предмет купли-продажи превратили соотечественников и единоверцев. По словам Виссариона Белинского, русские помещики не имели "и того оправдания, коим лукаво пользуются американские плантаторы, утверждающие, что негр - не человек".

С народом интеллигентов роднила классовая неприязнь к богатым и привилегированным, а с дворянством лень и непрактичность. Разговоры о том, что грех заботиться об улучшении собственной жизни, когда мужик страдает, имели под собой почву, но часто служили оправданием для нежелания трудиться и чего-то добиваться.

Возникла идеальная среда для революционного радикализма.

Освобождение наполовину

К ошибкам предшественников Александр II добавил собственные.

Ликвидируя крепостничество, можно было либо передать крестьянам землю бесплатно, либо освободить их без земли, вынуждая идти в арендаторы, батраки и городские рабочие.

Оба варианта были по-своему несправедливыми и породили бы сильнейшее недовольство, зато дали бы мощный толчок развитию экономики и становлению гражданского общества.

Александр II выбрал нечто среднее. Земля делилась между помещиками и крестьянами по сложным правилам, к тому же разным в каждой местности. В результате в 27 из 36 российских губерний крестьянские наделы оказались меньше, чем до освобождения, кое-где - на 30%. К тому же землю требовалось выкупать.

Царский двор и его непримиримые враги, революционеры, сходились в одном: те и другие горой стояли за деревенскую общину, только одни видели в ней оплот консерватизма и управляемости, а другие зародыш социализма. Демонтаж "мира" начал лишь Петр Столыпин, но история отпустила ему мало времени, и капиталистическое фермерство в России так и не сложилось.

Гражданские права бывшие крепостные получили сразу. Уже на следующий день после оглашения манифеста барин не мог по своей прихоти высечь мужика, запретить ему жениться или велеть зваться по-французски вместо собственного имени.

Однако сразу выяснилось, что крестьяне не понимают, почему должны платить за наделы, которыми пользовались их отцы и деды, а личную свободу не считают чем-то ценным и важным.

Интеллигенция решила, что крестьян ограбили, и принялась раскрывать им глаза "хождением в народ", а когда за мирную пропаганду начали давать многолетние тюремные сроки - мастерить бомбы.

Уже в 1866 году Дмитрий Каракозов первым покушением на царя положил начало русскому терроризму. Через три года Сергей Нечаев сочинил жуткий "Катехизис революционера", вдохновивший Федора Достоевского на провидческий роман "Бесы", а Владимира Ленина на создание "партии нового типа".

Народники не были либералами или даже социалистами в европейском понимании. Они мечтали не о парламентской демократии, а о каком-то идеальном общественном устройстве, контуры которого сами представляли смутно.

Среди них бытовало мнение, что народ (читай, неграмотное крестьянство) лучше знает, что ему нужно, и сам все устроит по уму, если дать ему полную "волю", уничтожив государственную власть. Призывы к умеренности и "теория малых дел" подвергались осмеянию.

Фантазеров ничему не научили ни дикие "холерные бунты", ни плачевный опыт "хождения в народ", когда мужики сдавали их полиции и использовали революционные брошюры на цигарки.

Тем временем Александр II, подобно Михаилу Горбачеву, без конца колебался, делал авансы и либералам, и ретроградам, так что трудно было понять, чего ждать от будущего, и кто, собственно, в России власть, а кто оппозиция.

"Государь, не бойтесь их!" - сказал на смертном одре пришедшему попрощаться с ним императору видный деятель реформистской партии Яков Ростовцев.

Страхом руководствовался Александр II или чем иным, но политика "и нашим, и вашим" продолжалась.

В результате царь лишился главной потенциальной опоры - здравомыслящих сторонников прогресса в рамках стабильности.

Идеи революционеров были сомнительны, а методы порой ужасны, но их жертвенность вызывала сочувствие, а промедление властей с дальнейшими реформами - раздражение.

Символом отчуждения между властью и обществом стало демонстративное, под аплодисменты даже части высшего света оправдание присяжными Веры Засулич, при том, что в жюри, понятно, заседали не нигилисты.

"Правительство сейчас не поддерживает никто", - записал в дневнике военный министр Николай Милютин.

"Либералы против императора, потому что реформы остановились, ретрограды - потому что реформы были", - поясняет современный автор Эдвард Радзинский.

Запоздалая попытка

Лишь незадолго до гибели царь, наконец, определился. 14 февраля 1880 года диктаторскими полномочиями был наделен генерал Михаил Лорис-Меликов по прозвищу "Лисий Хвост и Волчья Пасть" - герой турецкой войны и успешный генерал-губернатор в Харькове, сочетавший жесткость к террору с апеллированием к общественному мнению и пониманием необходимости продолжения реформ. Эту политику называли "диктатурой сердца".

Но запущенная машина охоты на императора уже набрала обороты.

Цареубийство случилось 1 марта 1881 года, а на 4 марта планировалось заседание Государственного совета, где, как знали в обществе, должны были быть оглашены некие важные решения. Ожидания подогревались тем, что в те дни отмечалось 20-летие отмены крепостного права.

Писатель Виктор Вересаев вспоминал, как сокрушался его отец, земский врач: "Конституция уже готова была у Лорис-Меликова, царь на днях собирался ее подписать, и вдруг… Какое недомыслие! Какая нелепость!".

На самом деле речь шла не об ограничении самодержавия, а о формировании земствами центрального законосовещательного органа, который мог бы давать советы государю. Но и это было бы огромным шагом в верном направлении.

"Роскошное дерево свободы требует человеческих жертв", – написал в ночь перед покушением убийца Александра II Игнатий Гриневицкий.

Старые народовольцы Вера Фигнер и Николай Морозов дожили в СССР до 1940-х годов. То-то полюбовались на "дерево свободы"!

Взрыв на набережной Екатерининского канала вдребезги разнес перспективу гражданского диалога и мирного эволюционного развития России.

Его последствия, по мнению многих, мы расхлебываем по сей день.