Американский историк: русскую революцию в США встретили с опаской

В первые дни после Февральской революции Вашингтон не спешил с официальной реакцией, а журналисты и эксперты обсуждали главным образом, к чему приведет нестабильная политическая обстановка в Российской империи, рассказал Би-би-си профессор университета штата Калифорния Крис Караджов.

С ним беседовал Артем Кречетников.

Би-би-си: Как отреагировала Америка на революцию в России?

Крис Караджов: Позицию официального Вашингтона можно определить как сдержанную: ни поздравлений, ни сожалений. США первыми в мире, спустя неделю после отречения царя [22 марта 1917 года - Би-би-си], признали Временное правительство, но с заявлением выступил не президент или госсекретарь, а посол в Петрограде Дэвид Фрэнсис.

Би-би-си: А общество? После 40 лет глобальной конфронтации Россия занимает определенное место в американском массовом сознании. Вопрос об отношении к ней вызывает дискуссии. А важны ли были для американцев Россия и события в ней в 1917 году?

Крис Караджов: Была реакция, был интерес. Что думали о России фермеры в глубинке, и думали ли они про нее вообще, за давностью лет сказать сложно. Но нью-йоркские, вашингтонские и чикагские газеты откликнулись обширно.

Особенно нужно выделить New York Times, основное солидное СМИ, отражавшее взгляды, как говорят нынче, политического истеблишмента.

Ее значение было даже больше, чем теперь, ввиду отсутствия радио, телевидения и интернета.

Би-би-си: Что же писала New York Times?

Крис Караджов: Несколько дней подряд сообщала о русской революции как о главной международной новости, на самых видных местах, с большими заголовками на первой полосе.

"Шапки" содержали факты без оценок. А если посмотреть на комментарии, то был очень выраженный пессимизм, я бы даже сказал, страх.

Би-би-си: Вот как? Вроде бы, демократическая Америка, а либеральная New York Times и подавно, должны были приветствовать антимонархическую революцию? В современной России вообще есть мнение, что она была спланирована и спонсирована англосаксонскими державами.

Крис Караджов: О смещенном императоре американские комментаторы не горевали, но нарушение стабильности воспринимали без энтузиазма. Акцент делался на поведении неуправляемой толпы, самосудах, силовом захвате правительственных зданий и оружия и, как следствие, непредсказуемости России.

Би-би-си: То есть, американцы уже весной 1917 года предвидели дальнейшие события?

Крис Караджов: Предсказать приход большевиков тогда и в самой России никто не мог. Было общее впечатление чего-то тревожного. Происходит нечто, и неясно, с каким результатом. Вот такое было настроение больших газет.

Особо всех волновало, как скажется революция на роли России в мировой войне. США вступили в нее меньше чем через месяц, 5 апреля, и уже воспринимали себя частью Антанты.

Би-би-си: Летом 1917 года общественный "Фонд русской свободы" во главе с экс-президентом Уильямом Тафтом начал в США сбор средств на изготовление копии Статуи Свободы в подарок новой великой демократии. По известным причинам план не материализовался. Почему в 1991 году у американцев не возникло подобного движения души?

Крис Караджов: Неудивительно, с учетом того, что случилось в XX веке. Россия тогда не являлась для Америки бывшим противником в "холодной войне". Россия после 1917 года показала, что к "триумфам свободы" в ней надо подходить осторожно и не торопиться дарить статуи. Именно такие настроения превалировали в ходе дискуссий между советниками Джорджа Буша-старшего.

Может быть, отчасти сказалась разница характеров двух президентов. Вудро Вильсон был профессор-историк, интеллектуал-идеалист, а Буш - бывший дипломат и шеф ЦРУ, сдержанный прагматик.